ХОРОШЕЕ КИНО

Он родился на бешеной скорости, прожил жизнь на бешеной скорости и погиб на бешеной скорости.

В ночь под старый Новый год, с 13 на 14 января 1948 года, молодая испанка Орибе Абад Хермана. одна из тех испанских детей, которых в тридцатые годы — приняла как родных, вырастила и воспитала наша страна, и ее муж, московский рабочий Борис Харламов, отправились на маскарад в клуб завода «Красная звезда». И тут Орибе почувствовала себя плохо — у нее начинались роды. За ней приехала «Скорая помощь». И хотя шофер гнал машину на предельной скорости, в родильный дом № 16 они прибыли вместе с дополнительным пассажиром: в пути явился на свет Валерий Харламов…

Ранним утром 27 августа 1981 года на 73-м километре Ленинградского шоссе произошла автомобильная катастрофа. Можно только предполагать, что именно случилось за несколько мгновений до нее, но известно, что асфальт был мокрый от дождя, а покрытие только что отремонтировали, поэтому дорога была дьявольски скользкой, как тот самый лед, на котором столько лет провел Валерий Харламов. Вела машину его жена Ирина, водитель еще неопытный, она спешила, стрелка спидометра наверняка была около цифры «100». Ирина пошла на обгон автобуса, а когда появился встречный грузовик, резко затормозила и не сумела, видимо, справиться с управлением Столкновение стало неизбежным. Так погибли Валерий, Ирина и ее двоюродный брат Сергей Иванов…

В прощальном слове на траурном митинге перед тысячами людей, перед верными друзьями хоккея и Харламова; собравшимися на Новокунцевском кладбище, я говорил, что Валерий «не знал своего величия». И вот теперь на журнальных страницах я, близко знакомый с ним почти два десятилетия, руководивший хоккейной командой Центрального спортивного клуба армии и сборной страны, где Харламов многие годы был фигурой номер один, бывший в курсе, наверное, всех его забот, проблем, трудностей и надежд, по-человечески друживший с ним, невзирая на разницу в возрасте и положении, так вот теперь я хочу рассказать здесь о том, что Валерий был действительно великим хоккеистом, хочу убедить вас в том, что он не ведал истинных масштабов своего поразительного дарования, никак, никогда, ничем и ни перед кем не подчеркивал своей исключительности и вообще был редкостно порядочным, чистым и честным человеком.

…Мы сидим вместе с его родителями в небольшой комнате их квартиры. Мать, интересная еще женщина, хотя годы-и берут свое, вся в черном, ибо не снимает траура с того самого дня… Рядом отец. Мы с Борисом Сергеевичем старые друзья. Он был неизменным зрителем и матчей, сыгранных Валерой в Москве, и очень многих тренировок, всегда провожал сына в хоккейные полеты по белу свету и всегда встречал — и не одного его, а всю команду. Человек очень скромный, тихий, предпочитающий слушать, а не говорить (эти его качества в полной мере были унаследованы Валерием), он, однако, весьма здраво судил о хоккее, и для меня было интересным его мнение.

Прервав тягостное молчание, мы принимаемся говорить. Вспоминаем, как родился, как рос и учился, как умел дружить их сын. И, конечно, как приобщался он к хоккею, как полюбил эту игру на всю жизнь. Для меня было необычайно важно слышать безыскусные, донельзя искренние слова этих людей. Я понимал, что они, десятилетия простоявшие у станка (мама работала токарем, а отец—слесарем), ценили в Валере не столько то, что он трудом и талантом своим достиг огромного успеха, уважения всех без исключения товарищей, всемирной славы, сколько то, каким нежным и любящим сыном он был. верным мужем, заботливым отцом. Они не просто вырастили сына, они все отпущенные ему 33 года жили его интересами, он был для них и смыслом существования, и гордостью. и счастьем

И именно им. родителям, безутешным в своем горе, я впервые начал высказывать то, что думаю о человеческой и спортивной уникальности, о необычайности Валерия.

Харламов был просто-напросто создан для хоккея, весь, что называется, «заряжен» на эту мужественную. хитроумную, скоростную игру. Он выходил на лед вместе с замечательными мастерами хоккея—лучшими из лучших в огромней нашей стране, где сотни тысяч мальчишек, юношей и даже взрослых мужей любят надеть коньки и погонять клюшкой юркую шайбу. Он сражался с чехословацкими, шведскими, американскими асами хоккея, со знаменитыми, крайне опасными и чрезвычайно умелыми канадскими профессионалами. И он блистал ярче всех в этом окружении «звезд», был сильнейшим среди сильнейших, первым среди равных.

Когда он был приглашен на финал кубка Стенли в Канаду, весь переполненный до отказа огромный ледовый стадион приветствовал его стоя. «Суперзвезду» хоккея, как его называли, узнавали на улицах Монреаля и Праги, Стокгольма и Москвы. Да что там! Теперь уже можно говорить о том, что канадские хоккейные менеджеры довольно недвусмысленно заявляли и в частных беседах и в интервью для печати, что мечтают заполучить Харламова к себе. Назывались даже фантастические цифры его предполагаемых гонораров, превышавшие для сравнения годовое жалованье президента США и превышавшие суммы, выплачивавшиеся самым знаменитым канадским «профи» Сведения такого рода, разумеется, доходили до Валерия, но он — и это показательно для его характера — никогда и словом не обмолвился, что знает об этих лестных предложениях, не бахвалился, как иные из его коллег, обласканных славой.

В чем же, собственно, состояло дарование Харламова. почему его считали сильнейшим форвардом этой самой популярной в мире игры? Он владел в необычайной степени тремя скоростями, взрывной быстротой передвижения и маневра на льду, молниеносной быстротой реакции на малейшие изменения игровой ситуации и поведения партнеров и соперников. нестандартной быстротой тактического мышления. Эти три способности, в отдельности встречающиеся у многих, создавали в хоккейном творчестве Валерия удивительнейший сплав.

Но и это далеко еще не все. «Обводка Харламова»—это уже почти легенда. Перехитрить, переиграть в единоборстве не одного, а нескольких противников, и не единожды, а снова и снова, с легкостью поразительной и внушающей соперникам неуверенность и почтение,— этим был славен Харламов. Вспомним, как он в Москве, в решающем матче со сборной Канады, командой, составленной из звезд профессионального хоккея, один, да, один принес нашей команде победу. Первого канадца он обвёл своим коронным финтом — обманным кивком головы в сторону, отчего тот кинулся на перерез, туда, куда Валерий и не собирался двигаться. Второго, который намеревался на подкате столкнуться с Валерием, он обыграл, резко затормозив и одновременно развернув туловище, так что противник промахнулся и пролетел мимо. А третьему он показал, что якобы потерял шайбу, умышленно отпустив ее от крюка клюшки, и, когда канадец дотронулся до шайбы, предвкушая, видимо, радость оттого, что отнял ее у самого Харламова, наш форвард налетел на него, ударом плеча опрокинул на лед, овладел шайбой и оказался один на один с вратарем Чиверсом. Как бы шутя, чуточку даже игриво приблизился Валерий к опытнейшему голкиперу канадцев, сделал замах клюшкой и выпад влево с явным намерением пробить в правый от вратаря угол ворот. Его финт, положение тела, его глаза и веселая ульбка были до того естественными, что вратарь просто не мог не поверить в очевидность харламовского замысла и начал смещаться вправо Но Валерий сыграл иначе — неуловимым движением он послал шайбу верхом в левый угол ворот.

Описать его действия в этот незабываемый момент вроде бы не слишком сложно. Но сыграть так против столь сильного противника — это почти невозможно Буквально не веришь своим глазам. А между тем Харламов делал подобные вещи не раз. Мне могут возразить, что это, мол, индивидуальная особенность Валерия, что в лучшие его времена он был действительно чемпионом обводки — и только. И только? Все мы когда-то считали, что знаменитый финт Анатолия Фирсова «конек — клюшка» так безукоризненно чисто может выполнить только он сам, прекрасный, талантливый хоккеист. Но однажды в ответственном матче внутреннего чемпионата, когда ЦСКА играл со «Спартаком», Харламов вдруг показал нам с блеском исполненный этот прием, да еще и обогащенный активным силовым единоборством.— и противник оказался на льду, а Валерий уже мчался дальше, к воротам, к победе.

Существует, хотя и довольно условное, деление мастеров хоккея на игроков коллективных и индивидуальных. Виртуоз Харламов вроде бы должен был считаться по этой классификации закоренелым индивидуалистом, чуть ли не эгоистом на площадке. Но до какой степени это несправедливо по отношению к нему! Вот уж кто умел по-детски непосредственно радоваться удаче товарища, да не просто радоваться ей. а изо всех сил помогать рождению такого успеха, буквально создавать его самому!

Пас—выверенный, ювелирно точный, скрытый от противника и известный партнерам—был изобретен в нашем хоккее довольно давно. Его применял еще Николай Хлыстов, игрок команды «Крылья Советов» и сборной страны, на заре освоения ледяной коробки. Отлично использовали его Александр Альметов, Александр Уваров. Анатолий Фирсов, Борис Майоров. Владимир Викулов, Александр Мальцев и многие другие. Но так искусно, так творчески и хитро, как делал это Харламов, пасовать никому не удавалось.

Он влезал в самое игровое пекло, угрожая молниеносной обводкой нескольких соперников, создавая реальную опасность взятия ворот. Противники отчаянно наваливались на него всей кучей, пытаясь блокировать его, отнять шайбу или просто сбить с ног, и это освобождало от опеки партнеров Харламова. А он в какое-то мгновение скрытым, «кистевым» броском пасовал товарищу по команде, находившемуся в выгоднейшей голевой позиции. Для такой комбинации мало самой изысканой, отточенной техники, тут необходимо обладать особым зрением, позволяющим видеть всю площадку, всех противников и всех партнеров одновременно, тут надо уметь со скоростью самого современного компьютера просчитать все мыслимые варианты, выбрать лучший и реализовать его — либо сыграв самому, либо отдав шайбу товарищу, но не тому, кого подозревают и стерегут противники. Именно творческим восприятием уроков Харламова можно во многом объяснить яркую, тонкую и сложную игру нынешних перспективных молодых форвардов Владимира Крутова. Сергея Макарова. Сергея Шепелева.

Валерий был. с моей точки зрения, большим психологом в хоккее, его отличали не только ясность и остроумие собственного замысла, но и умение с легкостью разгадывать замыслы соперников Со стороны казалось даже, что он заранее знает все. что может придумать хоккеист, кидающийся ему наперерез. Харламов на льду был постоянно, ежесекундно готов к единоборству, быть может, оттого он и был напрочь лишен стремления к конфликтам в жизни. Его терпение, добродушная снисходительность просто удивляли нас. Я помню, как однажды канадцы устроили форменную охоту на него. Цель была проста и понятна—травмировать Валерия так, чтобы он не смог участвовать в дальнейшей игре, и тем обеспечить канадской команде шансы на победу. На роль «костоломов» были приглашены опасные люди: Кларк и Круэ. Кто помнит крупно показанные по телевизору лица этих «профи», тот поймет, что это за ощущение —все время чувствовать, что тебя ищут и твоего увечья добиваются такие типы. Но и Харламов был не прост и сделан отнюдь не из одуванчиков. Однако как-то раз им удалось довольно сильно сбить его на лед Ребята в один голос говорили мне, что это не просто столкновение, что канадцы собирались не использовать силовые приемы, разрешенные правилами. а сломать Валеру Я спросил его самого, так ли это. но он сказал, что ничего особенного не произошло и что это он виноват, коли не нашел противоядия против грубости. Уже после его гибели мне довелось говорить на эту тему с Бобом Халлом и его коллегами, известными канадскими хоккеистами, и они признали справедливость моих предположений. «Я тоже никого не бил. как и Харламов.—сказал Халл.— и я понимаю. как это трудно…» И я увидел, что во рту у канадца не хватает больше половины зубов, а на лице—десяток шрамов Халл покачал головой: такова, дескать, спортивная жизнь.

Ну нет. спортивная жизнь такова, каковы люди, посвятившие себя спорту! Валерий был истинным рыцарем хоккея — благородным до конца, за что его уважали и любили все. кто выигрывал у него и кто проигрывал ему. Он не любил поражений Не мог смириться с тем. что чужая команда сильнее его команды. И когда ЦСКА или сборная времен Харламова проигрывали, соперники боялись следующего матча больше прежнего. Знали, что на лед выйдут Михайлов. Петров. Харламов — великолепная тройка. не сломленная поражением, а, наоборот, набравшаяся новых сил. новой отваги, новой непримиримости в борьбе за победу. Это было не непомерное честолюбие, хотя и в нем для спорта нет ничего ужасного, а в чистом виде явленный азарт. Мужество бойца, не умеющего сдаваться на милость победителя.

И еще это было уважение к зрителям. Хоккей—это всегда спектакль с сюжетом, не известным заранее никому. Сплошь и рядом матчи любого уровня и ранга преподносят сюрпризы, поражающие даже знатоков. За то, наверное, и любят эту игру во всем мире. Так вот Валерий ценил доверие зрителей, пришедших на стадион, чтобы посмотреть на его игру. Он считал глубоко недостойным схалтурить, поберечь свои силы. когда команда буквально ложится костьми, избежать силового единоборства с соперником, превосходящим в габаритах и в весе Он никогда не пытался применить коварный, нечестный прием, не помню случая, чтобы он нарочно стукнул кого-нибудь клюшкой или коньком, даже просто оттолкнул плечом, если толчок этот не был вызван прямой необходимостью овладеть шайбой или уберечь ее. Валерий никогда не спорил с судьями и редкие наказания— удаления на две минуты—сносил сдержанно и терпеливо. Он был корректен еще и потому, я думаю, что понимал: судья может не заметить, тренер может просмотреть, товарищи по команде могут не понять, а публика… Публику не проведешь. Не случайно мало кто из самых одаренных хоккеистов пользовался у многомиллионной хоккейной аудитории такой любовью и таким уважением, как Харламов.

К своей популярности он относился так же просто, скромно и деловито, как к любому делу или обязанности. Часами, не ленясь, он ставил автографы поклонникам хоккея. Щедрой рукой раздавал значки мальчишкам и взрослым. Всесоюзный клуб «Золотая шайба», объединяющий сегодня огромную армию юных хоккеистов, многим обязан Валерию. Безотказно ездил он на десятки выступлений в год, рассказывал слушателям о любимой игре, откровенно отвечал на вопросы. Особенно любил он встречаться с молодыми рабочими и солдатами, с детьми. И они отвечали ему тем же. Как в театр ходят «на Уланову», «на Яншина», «на Лемешева», так и на стадион ходили «на Харламова»

Есть тренеры, которые считают, да еще и публично объявляют, что это они сами, лично и персонально, воспитали выдающегося игрока или создали непревзойденную команду. Не в ладу я с такими коллегами. Если ты настоящий тренер, то знаешь истинную цену своему содружеству с настоящими игроками, творческими. самоотверженными, талантливыми. Понимаешь, что ваши взаимоотношения не могут приносить пользу кому-то одному Осознаешь, что невозможно, как бы много ни вложил ты в это сил, души, времени, просто немыслимо создать команду-победительницу в одиночку. Да. ЦСКА и сборная при Харламове довольно редко терпели поражение, да, нечасто Валерию приходилось скрывать горечь проигравшего и испытывать жажду реванша. Но хоккей подобен хоровому пению, ни один дирижер и ни один солист, как бы велики ни были их заслуги, не могут относить творческое достижение всего коллектива только на свой счет. Это знал Валерий, знали его товарищи, знал и я.

Мальчишкой, поступая в хоккейную школу нашего клуба. Валерий прибавил себе год—так ему хотелось попасть к нам. Он был зачислен в группу тренера Вячеслава Тазова. но вскоре его вполне невинный и объяснимый обман раскрылся, и Валеру перевели в группу тогдашнего начальника школы, тренера Андрея Старовойтова, который занимался с ним около четырех лет Естественно, заметил парня и я, поскольку как руководитель хоккейного коллектива контролировал учебный процесс и обязательно принимал участие в наборе новичков, присматриваясь не столько к их атлетическим данным или умению кататься на коньках, сколько к тому, горят ли у парня глаза, видно ли, что он одержим желанием стать настоящим хоккеистом. Всего этого в Харламове было, как говорится, через край.

Его талант, его фанатическое упорство, его чудесный характер раскрывались для всех нас не сразу, постепенно. Помню такую историю. В юные годы Валерия принял я однажды рискованное, но, как потом оказалось, вполне оправданное решение. Видел. что он человек способный, незаурядный, но выпускать его на площадку с мастерами было еще рановато, не хватало у парня умения, опыта. А где же набраться практических навыков, как не в играх — регулярных. важных, ответственных? Чтобы Харламов смог развить в себе игровую самостоятельность, усовершенствоваться в обводке, разучить новые финты и опробовать их на реальных соперниках, я предложил ему один сезон поиграть в одной из наших армейских команд среднего класса…

Не скрою, я волновался. Расставаясь, пусть даже на время, с одаренным игроком, никогда не можешь быть уверенным, что не совершаешь ошибку. А вдруг понапрасну упустишь время — в спорте эта потеря чаще всего невосполнима. Но Валерий воспринял мое решение до будничного просто. Спросил только, предоставят ли ему там время и условия для самостоятельных тренировок. Интересовался он, зная строгие порядки военной службы. Да, ответил, я, руководители той команды все знают, они получили копию твоего индивидуального задания. Периодически мне докладывали, как там идут дела у Харламова Никаких замечаний. Игроки команды равняются на него. На тренировки приходят сотни зрителей. Во время матчей стадион не может вместить всех желающих Играет самоотверженно и в мастерстве прибавляет день ото дня. .

Что греха таить, встречаются еще в нашем хоккее игроки, зараженные вирусом премьерства, бациллой самовлюбленности. Харламов был прост и скромен. Никогда он не капризничал, ничем не хотел отличаться от своих товарищей независимо от весомости их вклада в общее дело. Предлагал я ему. и не раз, стать капитаном команды, но он отказывался. Предпочитал оставаться рядовым полевым игроком, по сути, будучи тем, что входит у социологов в понятие «неформальный лидер»

Как тренер, я был, пожалуй, обостренно нетерпим к пюбым проявлениям недисциплинированности У нас в команде не любили лентяев, нарушителей режима. Так вот мне с моим крутым нравом за все годы ни разу не пришлось повысить голос на Валерия. За тысячи тренировок и игр, подчас очень нервных и изнурительных, нам вместе с тренером Аркадием Ивановичем Чернышевым, моим коллегой по работе со сборной, не пришлось выразить ни одного мало-мальски серьезного упрека ему. Впрочем, был один досадный случай, который, как ни парадоксально, только укрепил мое к нему уважение Валерий и один его товарищ провинились в нарушении режима, причем за руку пойманы не были, хотя сомнений у меня не оставалось. Спорт вообще немыслим без строгой дисциппины, а в армейском клубе тем более. Я отдал приказ о наказании обоих. Тот, второй, отпирался и канючил до последнего, а Валера смолчал Я спросил его. что, может быть, он тоже не считает себя виновным. И он ответил, что наказание понес заслуженное и вопросов не имеет.

Он вел себя так разумно и, я бы сказал, интеллигентно в контактах с людьми, так себя зарекомендовал в коллективе с самого начала, что к его мнению прислушивались все. Мне рассказывали историю, которой я сам свидетелем не был. Однажды после победы нашей сборной на чемпионате мира и Европы к одному из известнейших игроков подошел молодой наш журналист с просьбой дать интервью. А тот, то ли оттого, что несколько занесся после успеха, то ли просто не очень придя в себя после тяжелой нервной встряски, в грубой форме отказал корреспонденту. Да еще и был поддержан своим партнером по тройке, которому эта «удаль» почему-то понравилась. И тут подошел Харламов, не слышавший начала разговора. «Да вы что, ребята?!—изумился он.— В своем ли уме? Человек за семь верст киселя хлебать добирался. Ему надо свою работу делать, как и вам шайбу в ворота бросать. Что это за барские замашки?.. Журналист ведь вас о хоккее спрашивать хочет, а вы—хоккеисты. Стало быть, обязаны отвечать». И пристыженные товарищи опомнились, извинились перед корреспондентом и стали беседовать с ним втроем.

С Валерием и молодым спортсменам и опытным мастерам всегда было хорошо играть, интересно тренироваться, уютно жить во время поездок и сборов. Он в любой момент готов был пожертвовать своими интересами ради команды. Перед Олимпийскими играми в Саппоро мы попросили его перейти из его родного звена в то, которое создавалось в связи со сложившейся принципиально новой тактической расстановкой сил. Надо было расстаться с друзьями, с партнерами, понимающими его с полувзгляда. Борисом Михайловым и Владимиром Петровым. Харламов многим рисковал, но спорить не стал, поверил на слово тренеру. И, придя в новое звено, сумел зарядить своей невероятной энергией, своим немссякаемым оптимизмом и Александра Рагулина, и Анатолия Фирсова, и Геннадия Цыганкова, игроков к тому времени уже именитых. Лучшая игра Владимира Викулова тоже приходится на тот сезон, когда он выступал в одном эвене с Валерием. Они были благодарны судьбе, объединившей их с Харламовым в одной игровой компании, о чем мне не раз говорили сами.

Я много видел спортсменов, умеющих и любящих тренироваться, не щадя себя. Но такого, как Валерий на тренировке, больше не знаю. Он опровергал существующее тренерское убеждение, что с годами хоккеисты утрачивают азарт и интерес к тренировкам, в особенности атлетическим. Прыгать и бегать со штангой весом в 60—70 килограммов, заниматься акробатикой для развития ловкости и координации движений, играть в футбол и баскетбол одновременно, в два мяча (есть такое неувядаемое упражнение),— все это доставляло, казалось, Харламову мальчишеское удовольствие. Он умел многое лучше других, но никогда не кичился тем, например, что умеет крутить сальто и с места, и с разбега, и назад, и вперед, ходить, прыгать, бегать в стойке на кистях, что в беге с 70-килограммовой штангой делает резкие скоростные рывки. Если иные из спортсменов тренируются регулярно под известным давлением тренеров и коллектива, то Валерий воспринимал эту необходимость как норму своей жизни.

В его судьбе был несколько лет назад очень тяжелый момент, когда они вместе с женой попали в автомобильную аварию, ударились о столб и были выброшены через открывшиеся дверцы на обочину.

Валерий стал заметно прихрамывать. И у нас с ним произошел важный для обоих разговор. Я спросил, какие у него планы. Он ответил просто и убежденно: «Буду играть». Позже, приходя на тренировки, я видел, с каким чудовищным упорством он возвращал себя в хоккей, как жесток был к самому себе, как дорожил каждой минутой… И он вышел на лед—его встречали в тот день друзья по команде, ветераны нашего хоккея и сотни поклонников, которые каким-то образом узнали об этом втором дебюте Харламова. Он катался, хромая, ему все было трудно, нога болела, но по выражению лица нельзя было догадаться, как ему тяжко. Веселая улыбка и прищуренные глаза — все, как обычно Мы радовались на лед вернулся тот же Харламов.

Тот же, да не тот. Когда он стал участвовать в игровых упражнениях, восстановил навык передач и бросков, начал кататься с привычной скоростью, я заметил, что у него как-то не идет его знаменитая обводка. И не то чтобы утерян навык или забыты финты, нет, он робко, словно не веря в себя, лишь изредка пытается обвести соперника. Похож он был на мальчишку, который стесняется при своих сверстниках сделать то, что у него может не получиться.

Несколько дней я ломал голову над этой проблемой. Играть он, конечно, будет, и вполне прилично, но не увидит уже хоккей того Харламова, для которого будто и не существовало противников в ближнем бою. А ведь раньше про него говорили самые авторитетные защитники, что, если не разгадаешь загодя харламовский финт, проиграешь ему миллиметр в скоростном маневре, не поймешь, что он задумал, ищи ветра в поле. И снова у нас с ним произошел прямой мужской разговор Валерий и сам признал, что не клеится у него обводка и что нужно дополнительное время для полного восстановления навыка. А мне казалось, что дело не в технике, не в координации движений, выполняет же он идеально точно другие приемы. Причина в ином — утрачена психологическая уверенность в себе, в своей способности переиграть соперника.

И я посоветовал ему включить в дневной цикл, а он тогда состоял у команды из двух-трех тренировок, занимавших в общей сложности пять-шесть часов, дополнительную тренировку. «Какую?» — с интересом и готовностью спросил мой любимый игрок, которого, как видно, совсем не смущало то обстоятельство, что ему придется заниматься по семь-восемь часов в день. «Упражнение будет простое и каждый раз одинаковое, Валера,—ответил я.—Давай с тобой вспомним детство, когда мы целыми днями гоняли шайбу с мальчишками. Так вот ты будешь играть один против пяти-шести 10—15-летних ребят, желающих сразиться с тобой в армейской детской хоккейной школе хватит, от них отбою не будет…»

Ребятам мы не сказали, что Харламов еще не совсем здоров, иначе тренировке не хватило бы серьезности, она превратилась бы в поддавки. Мальчишкам так хотелось обвести самого Харламова, отнять у него шайбу, столкнуться с ним, кинуться в контратаку — ну, просто до слез. В единоборстве они были цепки и отчаянны, понятно также, что Валерий ни за что не стал бы применять против них силовые приемы, как против взрослых. Словом, приходилось ему очень туго, особенно когда надо было догонять этих юрких и живых, как ртуть, пацанов.

Временами мне начинало казаться, что эксперимент себя не оправдает, потому что никто не сможет выдерживать такое напряжение, такую дьявольскую нагрузку. Но Валерий понимал, до какой степени ему это важно, и тренировался прямо-таки подвижнически. Позже мы стали время от времени облегчать его участь, придавая ему в помощь одного, а то и двух классных игроков, соответственно увеличивая и состав детской команды. Мастерство Валерия, его психологическая устойчивость, вера в себя крепли день ото дня. Можно только пожалеть, что «детские игры» Харламова закончились раньше, чем нужно. Армейские тренеры стали вводить его в состав команды мастеров, и он так и не успел подняться до своего прежнего уровня, овладеть былой свободой действий в сверхсложной обстановке, что, мне кажется, заметили многие зрители и специалисты в хоккее.

Интересно, что ему при всей невыносимости нагрузки еще и нравилось возиться с детьми. Я помню, как в дни приема новичков в армейскую школу Харламов вместе с Рагулиным, Третьяком и другими мастерами помогали тренерам отбирать способных мальчишек, так вот, Валерий никогда не мог отказать даже самым не подходящим для хоккея ребятам и их родителям, а предпочитал сообщить свое неблагоприятное мнение мне. Жалел очень. Представлял, видно, себя на их месте. Его младшая сестра Таня говорила мне, что они еще в юности договорились работать с детьми, она —в школе обычной, а он—в хоккейной. С мастерами, к чему стремятся многие хоккеисты, уходящие со льда, Валерий работать не собирался—это было для него не так интересно и не так важно.

Вообще перспективы его ждали самые разнообразные и удивительные. Он был человеком широко одаренным, обладал сильным, мужественным характером, был чрезвычайно обаятелен. Убежден, к примеру, что если бы он в юности решил всерьез заняться футболом, то и здесь, несомненно, был бы на первых ролях, играл бы. я полагаю, за сборную страны. Или вот еще один случай, доказавший мне его незаурядность. Рассказываю об этом и к тому, что мы, тренеры, все-таки никогда не научимся узнавать своих ребят до конца, хоть и относимся к ним. как к собственным детям.

У нас в команде была такая традиция, она, кстати, жива и сейчас: в конце сезона проводить праздничный вечер. Приглашали жен и подруг, всех друзей, накрывали торжественный и красивый стол, устраивали танцы. И вот однажды я увидел, как в круг вышел Валерий со своей дамой. Я знал, что прекрасно танцуют Фирсов, Викулов и другие. Но Харламов… Он танцевал так пластично и оригинально, ритмично и легко, так свободно владел своим телом, так точно понимап партнершу, что постепенно все остановились, окружили эту пару и стали смотреть на них. На место их проводили аплодисментами—от своих это нечасто услышишь.

Я все время думаю, чем же успел стать Харламов для нашего хоккея, для его неистовых поклонников, для тысяч и тысяч мальчишек. Сказать, что он был кумиром публики, в особенности юной,—это сказать мало. Мне кажется, что Валерий и вся железная когорта игроков его поколения совершали нечто большее, нежели просто забивание шайб в ворота пусть даже и самых сильных соперников.

Своей невероятной самоотверженностью, своим искрящимся мастерством, оплаченным предельным напряжением сил и на тренировках и в матчах, своим вдохновением, глубоко одухотворенным отношением к игре они добились того, что хоккей стал восприниматься как подлинное искусство. Замысловатые узоры, которые они выписывали на ледяных полях, тонкость и остроумие комбинаций, которые они разыгрывали, проникая сквозь строй обескураженных противников, отвага и бесстрашие, с которыми шли они на локомотивные по своей мощи силовые приемы,— все это создавало каждый раз неповторимые спортивные драмы. Зрелище высокого хоккея в их исполнении вызывало восторг и у специалистов, и у завзятых болельщиков, и даже у тех, кто случайно оказывался на стадионе и затем прикипал душою к хоккею на всю жизнь.

Но и это еще не все. Игра Валерия вызывала желание подражать. Причем далеко не только в том, что касается сугубо технических его достижений, а прежде всего в том, что относилось к неукротимому его бойцовскому духу, с особой силой проявлявшемуся в играх за спортивную честь Родины. Выступая на чемпионатах мира и Европы, в международных турнирах, сражаясь с канадскими профессионалами, Харламов никогда не чувствовал себя просто игроком, старателем на россыпях спортивной удачи. Нет, он боролся, что называется, не на живот, а на смерть за победу сборной Советского Союза. И когда под сводами ледовых дворцов звучал наш гимн, Валерий чувствовал гордость не за себя, не за команду даже, а за державу. Патриотизм советского спортсмена, советского человека был свойствен ему в самой высокой степени. И если говорить о нравственных уроках короткой и ослепительно яркой судьбы Валерия Харламова, о том, что стремился он и сумел передать новым поколениям хоккеистов, то надо обращать внимание именно на социальную, общественную роль лучших команд и игроков отечественной хоккейной школы.

И совершенно обоснованно, по заслугам он, двукратный олимпийский чемпион, восьмикратный чемпион мира и десятикратный чемпион страны, был удостоен почетных спортивных званий, высоких правительственных наград —трех орденов, комсомольских наград—Почетного знака ВЛКСМ и знака ЦК ВЛКСМ «Спортивная доблесть».

…Не знаю, чего еще сумел бы достичь Валера, но верю, что он достиг бы новых высот и когда перестал бы играть. Скоро он должен был сдавать государственные экзамены в институте физкультуры. Я знаю, что заведующий кафедрой хоккея Ю. В. Королев, испытывавший к нему искреннюю симпатию, не раз предлагал ему какую-нибудь приемлемую форму помощи, но Харламов всегда отказывался: «Спасибо, не надо. Я сам…» Он хотел учиться дальше, хотел научиться учить других и имел на то полное моральное право.

Не знаю, чего сумеют достичь в жизни его сын Александр и дочь Бегония, но верю, что они вырастут хорошими, умными, добрыми людьми. И страна наша и друзья Валеры и Иры, а друзей у них всегда хватало, их детей не оставят Помогут, поддержат, посоветуют, научат, а главное, расскажут, кем был и кем навсегда останется в нашей памяти их отец.

Человек, не знавший своего величия.

Заслуженный тренер СССР Анатолий Тарасов, 1981 год.

Опубликовано 17 Июн 2013 в 07:36. Рубрика: антология всего сайта ХОРОШЕЕ КИНО, Статьи про кино и не только. Вы можете следить за ответами к записи через RSS.
Вы можете оставить отзыв или трекбек со своего сайта.