ХОРОШЕЕ КИНО

О встречах с Александром Вертинским рассказывает член редакционного совета нашего журнала «ЧиП» генерал Михаил Иванович Иванов. Сама жизнь генерала-разведчика необыкновенна, полна героизма и приключений. Достаточно сказать, что ему изрядно пришлось поколесить по свету, встречаться с большим числом знаменитых людей. Здесь Рихард Зорге и Долорес Ибарури, Мао Цзздун и император Японии Хирохито и многие другие.
Будучи несколько лет консульским работником советского посольства в Токио, я в годы войны часто посещал колонию советских граждан и русских эмигрантов в Шанхае. В основном я вел дела по приему в советское гражданство и по защите интересов наших людей в Китае. В ходе близкого общения со многими из них я узнал многие подробности о прошлой и настоящей жизни эмигрантов, об их встречах с весьма интересными людьми. Одним из таких знакомых в Шанхае стал знаменитый русский поэт Александр Николаевич Вертинский.

Он прибыл в Китай в 1935 году после долгих лет эмигрантских странствий по Турции, Румынии, Польше, Германии, Франции, Палестине и Соединенным Штатам Америки. В запасах его памяти — встречи с крупнейшими деятелями русского театрального искусства — А. В. Луначарским, К.С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко, а также с писателями-эмигранта-ми И. Буниным и М. Цветаевой, оперным певцом Федором Шаляпиным и композитором Сергеем Рахманиновым. Уже один этот перечень имен делал привлекательными для меня рассказы Вертинского, а его феноменальная память и умение рассказывать оставляли неизгладимое впечатление.

Колония русских в Шанхае в те годы насчитывала более 20 тысяч человек, среди которых лишь около двух тысяч были советскими гражданами и имели так называемый “советский за-гранвид”. Пять тысяч считались “ходатайствующими о получении советского вида на жительство”,

Остальные по разным причинам не могли или не желали статъ советскими гражданами.

По мере усиления позиций Советского Союза в мире все большее число видных русских эмигрантов стало склоняться к возвращению на Родину. Подумывал об этом и Александр Николаевич. Ведь он любил свою Родину, никогда не проявлял к ней вражды. Что касается Ф. И. Шаляпина и С. В. Рахманинова, то они долго откладывали свое возвращение. Ведь они уехали после революции не случайно: культурная и экономическая жизнь в США казалась им куда более привлекательной, нежели в СССР в те годы. Но и они постепенно склонялись к мысли вернуться в Россию. Концертная поездка Шаляпина на Дальний Восток летом 1936 года должна была стать как бы “разведкой”.

Как рассказывал мне сам Вертинский, Шаляпин давно собирался посетить страны Дальнего Востока. Его привлекали государства, граничащие с СССР (Китай, Япония), и города со значительным числом русских эмигрантов (Харбин, Шанхай, Токио).

Шаляпин рассчитывал, что если концерты в Харбине пройдут успешно — а в этом он не сомневался, — могло последовать его приглашение в Читу, Хабаровск и Владивосток…

Александр Вертинский приложил немало сил,чтобы организовать визит и концерты Шаляпина в Харбине и Шанхае. Однако произошел непредвиденный скандал, едва не окончившийся провалом всей поездки.

Шаляпин остановился в лучшей гостинице Харбина, концерт проходил в зале Дворянского Собрания города. Вокруг приезда певца и его выступления был раздут антисоветский и даже антирусский ажиотаж. Больше всего усердствовали молодчики из банды атамана Семенова и битые белые генералы типа фашиствующего Радзиевского. Им активно помогали местные японские власти и агентура. Однако сам приезд Шаляпина и настроения русских людей опрокинули надежды антисоветчиков. С первого появления певца русские в Харбине встречали и сопровождали его с огромным восторгом: дарили букеты цветов, делали подарки. Когда Федор Иванович вошел в концертный зал и поднялся на сцену, присутствовавшие счастливчики в едином порыве встали и долго скандировали: “Ура Шаляпину!”, “Ура России!”. Обо всем этом мне рассказывали сам Вертинский, а также консул в Харбине А. С. Рогов и сотрудники консульства. Все сходились в том, что Шаляпин магнетизировал обстановку и поднимал “русский дух”.

В первом отделении концерта он исполнил свои лучшие арии из опер “Борис Годунов» и “Хованщина”. Во втором отделении спел несколько русских песен — “Н о ч е н ь к а”, “Очи черные”, а в конце вместе со всем залом исполнил “Д у б и н у ш к у”. Успех был колоссальный. Все произведения исполнялись на русском языке, кроме арии Мефистофеля из “Фауста» Гуно. Но в конце концерта произошел грандиозный скандал.

На подмостки поднялся Вертинский и пытался исполнить песнь “О нас и о Родине”, как всегда, аккомпанируя сам себе. Чтобы сорвать это патриотическое выступление, подсадные хулиганствующие молодчики устроили гвалт и свист с выкриками. В зале завязалась потасовка. Вертинский был смущен, пытался исправить положение, но хулиганы не унимались. И тут Шаляпин поднялся в полный рост и могучим басом произнес:
-Как все это понимать? И эти люди называют себя русскими?! Тьфу… (он громко плюнул в зал) … Какой позор!..

И, не ожидая официального закрытия концерта, поспешно через служебный выход покинул зал, вернулся на извозчике в гостиницу, а на следующий день уехал в Дайрен (Дальний). Там он решил ехать не в эмигрантский Шанхай, а в Токио, где дал два концерта.

Это была первая и единственная поездка Ф. И. Шаляпина на Дальний Восток и последняя встреча А. Н. Вертинского с великим певцом и другом. Рассказывая мне об этом случае, Вертинский не мог скрыть слез сожаления.

Борьбу за Вертинского, за то, чтобы не дать ему раствориться и погибнуть в болоте эмиграции, консульские работники и общественность советской колонии в Шанхае вели несколько лет. Он никогда не проявлял враждебности к Советскому Союз^, а к 1939 году даже оформил советское гражданство, не дававшее, однако, права на въезд. По небрежности или по другим соображениям он не продлил свой, загранвид, утратив тем самым право называться местным советским гражданином. О въезде в СССР он до войны вопроса не
поднимал. Его первая жена, прибывшая с ним из Парижа, также не имела советского гражданства. Последние годы перед войной они были уже в разводе.

Систематическую работу с Вертинским консульские работники в Токио начали с 1938 года, когда он впервые письменно обратился к нам с просьбой о получении советского гражданства. Как мне говорили руководители консульской службы, это нужно было еще и потому, что Вертинский был как бы “оплотом” русских эмигрантов в Шанхае и его надо было вырвать из цепких объятий враждебной нам части эмиграции.

С личным делом А. Н. Вертинского я познакомился еще в 1940 году во время стажировки в Консульском отделе МИДа в Москве и при отъезде в Японию уже имел представление об этом человеке. Перед возвращением в Москву некоторые дипломаты настойчиво просили меня довести “дело Вертинского” до логического конца — возвращения Александра Николаевича и его жены Лидии Владимировны с дочерью Мариной в СССР.

Первая встреча с Вертинским произошла весной 1942 года в здании Генконсульства в Шанхае, куда я приехал по делам. Помню, шел обычный прием советских граждан и лиц, ходатайствующих о гражданстве. В зал приема заходили поодиночке и целыми семействами. Александр Николаевич и Лидия Владимировна появились в середине дня; как бы выдерживая необходимый по этикету ритуал, пропустили вперед несколько человек. И вот передо мной мужчина среднего возраста в идеально отглаженном европейском костюме и в идеальной белизны сорочке, всеми манерами и жестами подчеркивающий свою элегантность. Впереди него к столу шла молодая и очень красивая жена, которой он незаметно управлял, называя ее по-грузински Лила. Перед тем как сесть в предложенное ему кресло, видимо, желая перехватить инициативу встречи, Александр Николаевич весьма учтиво спросил: “Как удобнее вас называть и на каком языке будем говорить?”. Во второй части вопроса я почувствовал подвох и решительно ответил: “Я — советский консул Иванов, зовут меня Михаил Иванович … Вы же Вертинский Александр Николаевич -советский гражданин, русский… Давайте будем говорить по-русски
Тут же последовал ответ: “Да, конечно”.
Не садясь в кресло, Вертинский сообщил, что у него ко мне есть два вопроса: первый — это окончательное оформление советского гражданства его супруге Лидии Владимировне Циргвава, по национальности грузинке; второй — решение вопроса о поездке в СССР…

Он так и сказал: ни о въезде в СССР и постоянном там проживании, а всего лишь “о поездке”… И тут же, повернувшись к супруге, Александр Николаевич строгим голосом сказал: “Мой ангел, выйди и подожди меня в комнате ожидания … У меня с консулом Михаилом Ивановичем сугубо мужской разговор…».

Лидия Владимировна беспрекословно поднялась и выпорхнула, точно птица.

Несмотря на все старания Консульского отдела в Токио о разрешении семье Вертинского на въезд в СССР, вопрос решался крайне медленно. Не помогали и связи Вертинского в кругах советской музыкальной общественности. Ничего не сделали, в частности, такие лица, как Дм. Шостакович, Тихон Хренников и другие, кому он писал сам.

Нам казалось, что в документах Вертинского не все было ясно с его прошлым, в частности отъезд в 1918 году из Москвы в Киев, где оставались немцы и хозяйничал гетман Скоропадский; его концерты в городах, находившихся в руках врагов советской власти (Одесса, Харьков, Ростов). Неясными оставались “дружба” с генералом-вешателем Слащевым и исход из Крыма в Турцию, Румынию, Молдавию, Польшу, Германию и Америку. Не раз повторяемое им объяснение, мол, так уж случилось … убеждало не всех.

Я снова и снова пытался из уст самого Вертинского услышать объяснение мотивов или хотя бы искреннее осуждение своих действий. Но, видимо, мне, тогда еще молодому дипломату и консульскому работнику, было трудно понять эмигрантские колебания артиста Александра Вертинского. Тем не менее хотелось искренне помочь, вытащить его из чужой среды и вернуть на Родину. Особенно меня угнетало то, что он не сожалел о прошлом и отговаривался шуточной фразой: Такова селяви!”.
В этот мой приезд в Шанхай Александр Николаевич подарил мне альбом его любимых песен с нотной партитурой с дружеской надписью, К сожалению, этот альбом не по моей вине не сохранился.

Второй раз я встретился с Вертинскими в Шанхае осенью того же 1942 года. Время было крайне сложное. Гитлеровские полчища после разгрома под Москвой были брошены на Сталинград и Северный Кавказ с тем, чтобы выйти к Волге и снова двинуться на Москву. На Дальнем Востоке по-прежнему хозяйничали японцы. По Шанхаю шли аресты наших командированных товарищей и местных советских граждан. Япония продолжала вести против нас так называемую “необъявленную войну”: активно вела разведку в пользу Германии; то и дело топила советские суда: вела подготовку химической и бактериологической войны вблизи советских границ. В этой обстановке многие из русских эмигрантов и даже из советских граждан ушли в “глухую оборону”. Пока немцев не разгромили под Сталинградом, не появлялись в Генконсульстве и супруги Вертинские.

В этот приезд в Шанхай я достаточно хорошо познакомился с песенным творчеством Вертинского, его репертуаром и манерой исполнения. Я побывал на его концертах в Клубе советских граждан, в китайском ресторане “Маджан”, в кругу друзей его новой супруги — среди эмигрантов-грузин в кабаре “Кавказ”. Публика в основном состояла из русских эмигрантов. Вертинский исполнял наиболее известные вещи: “Лиловый негр”, “Ваши пальцы пахнут ладаном” и “Маленький креольчик”, посвященные Вере Холодной, а также “В степи молдаванской”, “Мадам, уже падают листья”, “Панни Ирэн”, “Песенка о моей жене”, “О нас и о Родине” и другие. Концерты я посещал по приглашению Александра Николаевича, отвечая на любезность любезностью. Одну из песенок (кажется, “В лесу над рекой жила Фэя”) певец посвятил мне, представив публике.

На малых концертах Вертинского бросалось в глаза однообразие избранной публики. В основном это были русские эмигранты, любившие Вертинского и хорошо знавшие весь его репертуар. Певец не навязывал программу концерта, чаще он выходил на авансцену и жестом спрашивал, что хочет публика? Любимые песенки — “Лиловый негр» и “Панни Ирэн” — исполнялись на бис многократно. Поэтический текст удачно дополнялся выразительной музыкой и неповторимыми жестами артиста, подчас говорящими больше, чем сам текст.

Во время второй встречи : Вертинским основное внимание было обращено на получение визы на въезд в Советский Союз Помню, я настойчиво рекомендовал ему обратиться с личной просьбой в Президиум Верховного Совета к его председателю Н. М. Швернику или же к министру иностранных дел В. М. Молотову. Вертинский предпочел второе.

“Глубоко уважаемый Вячеслав Михайлович!

Я знаю, какую смелость беру на себя, обращаясь к Вам в такой момент, когда на Вас возложена такая непомерная тяжесть…

Двадцать лет живу без Родины. Эмиграция — большое и тяжелое наказание. Но всякому наказанию есть предел. Даже бессрочную каторгу иногда сокращают за скромное поведение и раскаяние. Под конец эта каторга становится невыносимой. Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь — самое ужасное. Советские патриоты жертвуют свой упорный труд, свои жизни и свои последние сбережения.

Я же прошу Вас, Вячеслав Михайлович, позволить мне пожертвовать свои силы, которых у меня еще достаточно, и, если нужно, свою жизнь моей Родине. Я — артист. Мне 50 лет с лишним. Я еще вполне владею всеми своими данными, и мое творчество еще может дать много. Раньше меня обвиняли в упаднических настроениях моих песен, но я всегда был только зеркалом и микрофоном своей эпохи. И если мои песни и были таковыми, то в этом вина не моя, а предреволюционной эпохи затишья, разложения и упадка. Давно уже мои песни стали иными.

Разрешите мне вернуться домой. Я — советский гражданин.

Вскоре письмо было направлено дипломатической почтой в МИД СССР, а 10 апреля 1943 года был получен положительный ответ: Вертинскому разрешался въезд в СССР и право проживания в Москве.

Это разрешение было встречено Вертинским и его семьей с нескрываемой радостью. Но не могу здесь не упоминуть о том, что после получения разрешения артист несколько раз переносил дату выезда на более поздний срок. То внезапно заболевал кто-либо из членов семьи, то не был готов вечерний театральный костюм, а то вступали в действие и вовсе не известные причины. Враждебная эмиграция также делала все возможное, чтобы воспрепятствовать выезду: самого Вертинского и семью запугивали по почте и звонками по телефону, рисовали голод и болезни в Москве, угрожали отправкой на фронт и распрарой на Лубянке. Одновременно обещали красивую и обеспеченную жизнь в Америке или в другой стране. Но не сидели сложа руки и русские патриоты в Шанхае, и мы, сотрудники советского консульства …

Вертинские возвращались на Родину через Маньчжурию по железной дороге Пекин — Чанчунь — Харбин — ст. Отпор. Провожать артиста пришли тысячи поклонников: было много цветов, подарков, теплых напутствий и слез расставания.

Возвращение семьи Вертинского на Родину, как показало все последующее, было актом оправданным и в высшей степени гуманным. Органы советской власти отнеслись к возвращению певца русской эмиграции с подчеркнутым вниманием. Ему были предоставлены условия для жизни и творчества даже в тяжелых условиях войны. Он выступал и пел на сценах дворцов культуры, на эстрадах и площадках крупнейших предприятий, парков и санаториев, о чем не мог мечтать ни в Париже, ни в Сан-Франциско, ни в Харбине, ни в Шанхае. Вот что писал Александр Вертинский о своей жизни в Москве после возвращения в СССР в газете “Русский голос”:

«… у меня просторная светлая квартира в центре Москвы на улице Горького (бывшая Тверская). У меня прекрасная мебель, которую я купил на свои заработанные деньги, заработанные не спекуляцией на бирже, не эксплуатацией людей, а честным трудом актера высшей квалификации, который оплачивается здесь очень высоко, как всякий квалифицированный труд в нашей стране. Никто не мешает нам зарабатывать сколько угодно, но только одним способом — трудом.

Я живу со всем комфортом, который может себе позволить человек. У меня есть и радио, и рефрижератор, и рояль Бехштейна, который мне подарило правительство, на котором я работаю и занимаюсь.

Скоро у меня будет собственная дача. У меня растут дети;
сейчас они еще крошки: старшей — 6 лет, младшей — 4 года, но я спокоен за их судьбу. Они не будут “манекенщицами” парижских домов мод, где показывают дорогие модели чужих платьев, а сами ходят в рваных чулках и голодают или продаются хозяевам этих платьев; они не будут, как их называют в Америке,”такси-гёрл”, т.е. “девушки такси”, которые ночи напролет танцуют в барах с любыми мужчинами, купившими на них книжку “билетов» на танцы, наживая чахотку и отравляясь алкоголем. Они не будут содержанками старых банкиров и спекулянтов. Они не будут думать о том, как бы продать себя подороже…

Они могут быть докторами, инженерами, юристами, архитекторами, артистами, учителями, даже учеными — все зависит только от собственного желания. Во всем и всегда они, как и все советские люди, получают поддержку и помощь государства.

Повторяю вам, я считаю себя абсолютно счастливым человеком. У меня есть Родина, семья и благородный любимый труд. Чего же мне еще желать?..”.

Вертинский всегда был неподкупным служителем муз, и его правдивое слово в те годы звучало, как набатный призыв к дружбе с Советским Союзом., Думаю, что и сегодня слово Вертинского не потеряло своей ценности. Читайте письма А. Н. Вертинского: он мог ошибаться, но лгать не умел!

Опубликовано 03 Июл 2012 в 21:04. Рубрика: антология всего сайта ХОРОШЕЕ КИНО, Статьи про кино и не только. Вы можете следить за ответами к записи через RSS.
Вы можете оставить отзыв или трекбек со своего сайта.